Попугай, не подозревая о смысле ее слов, как ни в чем не бывало начал утреннюю гимнастику. Она состояла из бешеной скачки по клетке и такого быстрого кружения под куполом, словно это был не попугай, а зеленый пропеллер.

– Смотри, как я умею! – прочирикал попугай Сильвии.

А она, уже привыкшая к выкрутасам «Полли», не обращая на попугая внимания, стояла на коленях со щеткой и совком и собирала разбросанные за ночь семена.

После уборки Сильвии стало легче. В конце концов, это не ребенок, за которым надо ухаживать круглые сутки, и даже не собака, которую надо выгуливать утром и вечером. «Приемлемый объем ухода за вполне очаровательной живностью» – так, кажется, выразился Андреа в день, когда он согласился на попугая. Казалось бы, Полли появилась у них не так давно, но сколько изменилось за эти три месяца. Новый дом, новые знакомые-соседи. Что-то новое, неуловимое, в поведении Андреа. За раздумьями Сильвия не заметила, как остыл ее кофе. Завтракать расхотелось: свой утренний апельсин она разделила с Полли: попугай настолько радовался ароматной дольке, что залез с уже привычной фамильярностью на кисть просунутой в клетку руки и, усевшись поудобнее на запястье, стал выклевывать апельсинные семена.

– Полли! – засмеялась Сильвия. – Какая ты все-таки хорошая птица!

И на волне умиления даже не поморщилась, когда понесла менять загаженную воду из большой стальной поилки.

Прошло еще несколько недель. Попугай всё больше осваивался на новом месте. В окно ему были видны летавшие над Темзой чайки; слышался шум толпившихся у входа в Тейт Модерн любителей современного искусства. Он всё так же принимал ванны в своей поилке, брызгаясь и устраивая лужи вокруг клетки; разбрасывал шелуху, роясь, как курица, лапами в кормушке. Сильвия терпеливо убирала за ним: утром, потому что сама не очень любила беспорядок, и, еще тщательнее, вечером, перед возвращением Андреа с работы. Она даже находила в этой уборке удовлетворение от ухода за кем-то, потому что за Андреа убирать не приходилось. Ей нравилось, что попугай ждал ее дома, когда она возвращалась с работы. Ужинала Сильвия одна перед экраном огромного телевизора. Андреа задерживался в парикмахерской допоздна и приходил домой обычно около девяти вечера. Попугая он почти не видел, и только по выходным начал замечать некий дискомфорт, вкравшийся в его жизнь. Во-первых, пожаловался он Сильвии однажды воскресным утром, от Полли слишком шумно («troppo chiassoso!»): ее постоянное щебетание, это вечное «кики-рики», начало действовать на его истрепанные на работе нервы. Во-вторых («secondo!»), от Полли слишком много мусора. По выходным Сильвия не всегда успевала подмести за попугаем до того, как Андреа входил в гостиную, где стояла клетка, и периодически он приходил в ужас от того, насколько беспорядочно прыгает и клюет «эта птица», разбрасывая корм во все стороны.

– Это невозможно терпеть! – взорвался Андреа прекрасным июльским утром, когда, казалось бы, надлежало лишь радоваться голубому небу и свежему ветерку с Темзы.

Но Андреа было не до погоды. Он стоял спиной к окну и с налившимися кровью глазами кричал в лицо Сильвии. Та застыла от неожиданности, скомкав в руке ворот своего шелкового кимоно.

– Тебе что, не видно, что у нас все жалюзи покрыты пылью?! – брызжа слюной, орал Андреа. – И коробки с DVD еще не разобраны! Мы за собой не успеваем убирать, а с этой птицей наша квартира вообще превратится в помойку! Зачем тогда было переезжать из Ноттинг-Хилла сюда? Сидели бы там, продолжали бы смотреть снизу вверх на ноги прохожих.

– Ты же знаешь, я стараюсь убирать, как могу, – попыталась как можно спокойнее и увереннее возразить Сильвия. – А уборщицу ты сам не хотел нанимать, так как боялся, что она разобьет твои вазы из муранского стекла.

Но Андреа было не успокоить. Он уже несколько месяцев мучился мыслью о том, что его отношения с Сильвией зашли в тупик, что ему давно хочется новых впечатлений с новым человеком и что эта внезапная любовь к «сиротке Полли», как иногда называла попугая Сильвия, подозрительно смахивала на репетицию будущего материнства.

Не помогло и то, что «Полли» в этот момент обрадовался потоку звуков, отскакивавших от стен обыкновенно тихой квартиры, и заверещал так, будто в комнате находился не один, а десяток длиннохвостых попугаев.

Андреа решил бить наотмашь. С отвращением взглянув на «Полли», он процедил:

– Нашла питомца под стать себе! Как он, весь день бегаешь, суетишься, а в результате только шум и грязь. И сплошные убытки.

Арендная плата за модную квартиру уже давно стала камнем преткновения между Сильвией и мужем. Но никогда еще в их разговорах расходы на совместную жилплощадь не попадали в категорию «убытков».

Сильвии вдруг ужасно захотелось дать Андреа пощечину. Но мелькнуло воспоминание, как однажды, когда на прогулке она в шутку толкнула мужа с тротуара, Андреа толкнул ее в ответ так сильно, что она потеряла равновесие и упала.

«Я тоже в шутку», – сказал он тогда, помогая ей встать.

Передумав давать пощечину, Сильвия подбежала к клетке с попугаем, вынула поилку, сняла клетку с подставки и, повесив на плечо сумочку (в крайнем случае, на номер в гостинице на пару дней хватит, пронеслось в голове), выбежала вместе с клеткой из квартиры, не закрыв за собой дверь.

                                        * * *

Попугай судорожно перебирал лапками, пытаясь сохранить равновесие в болтающейся клетке. Мимо мелькали пятна желтого (гравий перед Тейт Модерн), зеленого (листва деревьев), а глаза слепила громада неба. Сильвия понеслась к реке, на мост, с которого во всем великолепии был виден собор Святого Павла. Прохожие с удивлением глазели на нее, всё еще одетую в шелковое кимоно (плевать, может, у меня стиль такой!), на клетку с попугаем, но в Лондоне людей сложно удивить, поэтому через несколько секунд они уже смотрели в другую сторону, на панорамные виды, и забывали о женщине с птицей. Добежав до середины моста, словно до какой-то итоговой точки, Сильвия остановилась перевести дух. Клетку она поставила на решетчатый настил моста, сквозь который просматривалась с высоты тридцати метров мутная вода Темзы. Прямо под ногами, пусть и через решетку, близость смертельной глубины чувствовалась особенно остро. На секунду Сильвии показалось, что мост – это иллюзия, и что если она вдруг перестанет верить в нее, то упадет прямо в городскую клоаку. Ее затошнило, и она села рядом с клеткой, скрестив ноги и стараясь смотреть вдаль, на набережную, на людей, идущих куда-то по твердой земле. Попугай, пришедший немного в себя, отцепился от прутьев, спрыгнул на дно и притих. Сильвия посмотрела на него, и ей вдруг стало жалко и «Полли», и себя, и своей квартиры с видом на Тейт Модерн, которую занесли в «убытки». Окна квартиры она и сейчас могла видеть с моста. Интересно, что делает там Андреа? Он даже не побежал за ней. Может быть, он даже рад, что она ушла, и теперь наслаждается тишиной на их белом диване?

– Полли, Полли, что нам теперь с тобой делать? – прошептала она, и ее шепот утонул в шуме текшей по мосту реки туристов.

Она достала из сумочки телефон. Десять пропущенных звонков от Андреа. И одно сообщение: «Нам надо поговорить».

Стараясь не смотреть на клетку, Сильвия встала, отряхнулась и медленно накинула сумочку на плечо. Стало внезапно холодно то ли от «нам надо поговорить», то ли оттого, что подул ветер и солнце накрыло облаком. Сильвия облокотилась на перила немного в стороне от клетки, словно это был не ее попугай, и вообще она случайно проходила мимо и не имела к этой клетке никакого отношения. Мотнув головой и даже как будто простонав, она сделала несколько шагов обратно к Тейт Модерн; когда стало ясно, что небеса не разверзнутся и ничего, собственно, такого страшного не произойдет, если она оставит клетку на мосту, она подобрала полы кимоно и побежала обратно к башне цвета охры.

Попугай снова остался один. Справа от него высился собор Святого Павла, слева пестрел черно-белыми стенами шекспировский